Йонко Грозев

Статья 10 Европейской Конвенции - Право на самовыражение

В данном разделе рассматривается ст. 10 Европейской Конвенции о защите прав и основных свобод (далее «Конвенция») и то, как эта статья толкуется и применяется Европейским Судом по правам человека (далее «Суд») при разбирательстве конкретных дел. Ст. 10, которая гарантирует «свободу выражения» или — более точно — «свободу придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без вмешательства со стороны государственных органов», занимает в системе Конвенции особое место. Так было в то время, когда вырабатывался текст Конвенции, и позже, когда Суд начал рассматривать индивидуальные жалобы. Причина этого коренится в самой цели Конвенции и механизмов ее применения. Конвенция была изначально предназначена прежде всего для предотвращения возникновения авторитарных режимов и гарантии сохранения демократии в странах-членах Совета Европы. Поскольку и создатели, и их преемники  видели в свободном обмене информацией и идеями о деятельности правительства абсолютно необходимое условие существования демократического строя, от эффективного обеспечения свободы выражения в значительной мере зависело, по их мнению,  достижение основной цели Конвенции. Это и определило особое место ст. 10 в системе Конвенции. Однако Конвенция не сводит свободу выражения мнений к одной лишь свободе обсуждать действия властей или вопросы, живо интересующие общество. Эта свобода рассматривается и как основа самореализации каждого человека. В Конвенции такое понимание свободы мнений является основополагающим,  оно сформулировано Судом в одном из его первых решений. Так, в решении Суда по делу Handyside говорится:

«свобода выражения мнений представляет собой одну из основных опор демократического общества, представляя собой одно из главных условий его прогресса  и самореализации каждого из его членов…она применима не только к «информации» или «идеям», которые встречают благожелательный прием или рассматриваются как безобидные или безразличные, но также и  к таким, которые оскорбляют,  шокируют или внушают беспокойство государству или части населения. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет «демократического общества»[1].

Особое значение, придаваемое свободе выражения мнений, не означает, что существует какая-то иерархия прав и свободе выражения приписывается какой-то иной «вес», чем другим правам и свободам. Довольно часто при рассмотрении конкретных дел Суд сталкивается с конфликтом между требованиями, проистекающими из прав, закрепленных в ст. 10, и другими правами, предусмотренными Конвенцией, например, правом на справедливое судебное разбирательство. Повышенный интерес средств массовой информации к уголовному процессу может сформировать предвзятое отношение к обвиняемому, а это отношение — повлиять на решение суда. В этих случаях Суду приходится находить баланс между различными правами, исходя из обстоятельств конкретного дела, но никогда Суд не давал оснований предполагать, что какие-то другие права человека можно или нужно приносить в жертву свободе выражения. Особая роль свободы выражения мнений здесь подчеркивается в основном для того, чтобы лучше понять, почему органы Конвенции распространяют защиту Конвенции на одни случаи и не распространяют на другие.

Структура ст. 10

Структура ст. 10 аналогична структуре нескольких других статей Конвенции, - ст. 8, 9 и 11. Все эти статьи в первой части провозглашают какое-то из основных прав человека, а в последующих - определяют возможные ограничения на осуществление этого права.  Однако прежде чем перейти к возможным ограничениям свободы самовыражения и условиям, при которых они составляют или не составляют нарушений ст. 10, посмотрим, что же представляет собой «выражение мнения» в понимании Конвенции. При этом будем придерживаться следующей схемы рассуждений и последовательности рассмотрения конкретных дел:

а) возникает ли вопрос о выражении мнения в том смысле, который придает этому термину Конвенция;

б) имеет ли место вмешательство со стороны государственных органов, ограничивающее свободу выражения;

в) предусмотрено ли такое вмешательство законом в понимании, принятом в Конвенции;

г) преследовало ли это вмешательство предусмотренную правомерную цель. И, наконец, самое важное:

д) было ли это вмешательство необходимым в демократическом обществе.

Эти схема и критерии непосредственно вытекают из текста ст. 10 Конвенции, и именно данной последовательности придерживается Суд при рассмотрении каждого конкретного дела. Если Суд не усматривает вмешательства со стороны государственных органов в «выражение мнения», он не будет дальше рассматривать материалы дела, а примет решение, что жалоба неприемлема. Если признан сам факт ограничения свободы выражения, Суд продолжит рассмотрение с тем, чтобы установить, предусмотрено ли такое ограничение законом, преследовало ли правомерные цели и было ли необходимым в демократическом обществе.

А) Что понимается под «выражением мнений»?

Ст. 10 может применяться к рассмотрению дел, которые с точки зрения традиционной классификации будут отнесены к самым разным отраслям права. Она может быть использована в сфере уголовного права, например, в делах о диффамации,  распространении порнографии или  разглашении государственной тайны, если такие преступления предусмотрены внутренним правом той или иной страны. Она может применяться к сфере действия права средств массовой информации, если речь идет о предоставлении лицензий на вещание,  к сфере трудового законодательства, авторского права, законов об охране товарных знаков или к сфере норм профессиональной этики. Причина, по которой ст. 10 может использоваться в самых разных отраслях права, объясняется тем, что все эти отрасли регулируют, в числе прочего, и «выражение мнений» в том смысле, который придается этому понятию в ст. 10. Поэтому первый вопрос, который возникает, когда нужно решить, применима ли ст. 10 к данному конкретному делу, состоит в том, затрагивает ли спор «выражение мнения».

Страсбургские органы трактуют понятие «выражения мнения» очень широко. Они не пытаются ограничить его устным или письменным словом, а включают и визуальные образы, и музыку, и современные коммуникативные технологии и даже поведение в широком смысле, если оно в существенной мере нацелено на выражение мнения. При рассмотрении многих дел возражения властей соответствующих стран состояли в утверждениях, что существо данного дела не связано с «выражением мнения», и поэтому ст. 10 к нему не применима. Например, правительство Германии утверждало, что печатная коммерческая информация не составляет «выражения мнений», поскольку нацелена на достижение коммерческого эффекта. Были и другие попытки ограничить применение ст. 10 только определенными типами выражения. Суд отказывался принимать такое узкое толкование термина, утверждая, что ст. 10 применима не только к определенному виду выражения и не только к каким-то отдельным его категориям. Понятие «выражение мнения» применимо не только к любым словам, написанным или произнесенным устно, но и к живописи[2], к кино [3], к радио- и телевизионным передачам, к листовкам[4],  к распространению газет[5]. В последнем из упомянутых дел армия отказывалась распространять в казармах конкретную газету, хотя распространяла все другие газеты. В последнем случае Суд не только решил, что ст. 10 применима к данному делу, но счел решение армейского командования не распространять данное издание нарушением этой статьи.

Поведение как способ выражения

Рассматривая несколько жалоб из Соединенного Королевства, Суд был вынужден решать, является ли определенное поведение выражением мнения или нет. Предметом спора были такие действия, как блокирование передвижения дорожно-строительной техники или движение впереди идущей группы охотников. Поскольку эти действия группы защитников окружающей среды были умышленными и демонстративно направленными против сооружения шоссе в одном случае и против проведения охоты в другом, Суд согласился с заявителями жалобы в том, что данные действия содержали существенные признаки выражения мнения. В данном случае Суд встал на точку зрения, что демонстрации, которые повлекли за собой арест участников, должны рассматриваться как способ выражения  участниками несогласия с определенными действиями. Следовательно, эти демонстрации подпадают под действие ст. 10[6].

Установив тот факт, что арест участников демонстрации был вмешательством властей в осуществление свободы выражения мнений, Суд продолжил рассмотрение дела, основываясь на п. 2 ст. 10 с тем, чтобы определить, существовала ли необходимость ограничивать свободу выражения заявителей. Рассмотрев обстоятельства дела, Суд пришел к выводу, что в деле первых двух заявителей ст. 10 не была нарушена. Создание физических препятствий разрешенной законом деятельности — охоте на куропаток и строительству автомобильной дороги — оправдывало вмешательство властей, которые удалили демонстрантов с места происшествия и задержали их. Однако задержание трех заявителей, проводивших мирную демонстрацию в ходе конференции, проходившей на борту боевого вертолета,  было, по мнению Суда, неправомерным  и несоразмерным и, следовательно, представляло собой нарушение ст. 10.

Право хранить молчание

Хотя Суд явным образом не сформулировал своей позиции по вопросу, распространяется ли защита, предоставляемая п. 1 ст. 10 на «отрицательное право» на свободу выражения, его решения по нескольким делам недвусмысленно свидетельствуют, что такое право гарантировано. В этих случаях Суду предстояло решить, защищает ли Конвенция негативное право на свободу выражения, то есть защищает ли она право человека молчать, если он предпочитает вести себя именно так. Из решений Суда по этим делам можно заключить, что в соответствии со ст. 10 право человека хранить молчание, если он того желает, является частью его права на свободу выражения.

Среди дел, связанных с этим негативным аспектом права на свободу слова, есть несколько, в которых люди подвергались преследованию в соответствии с ирландским законом о борьбе с терроризмом за отказ сообщить, где они находились в определенное время. Суд определил, что ст. 10 в этих случаях применима, но конкретные дела целесообразнее рассматривать с точки зрения потенциального нарушения ст. 6. Речь идет о делах Heaney & McGuinness v Irelnad и Quinn v Ireland [7].

Проблема негативного права на выражение мнения возникает также в основополагающем деле Goodwin v UK [8] за отказ журналиста давать свидетельские показания в суде, за что он подвергся штрафу. И снова Суд принимает решение, что ст. 10 применима.

Еще один тип дел, в которых возникает вопрос о праве на молчание, дела, связанные с вынужденным принятием присяги. В июне 1999 г. Суд рассматривал жалобу, связанную с тем, что избранному члену парламента было отказано в праве занять место в Палате общин и пользоваться определенными привилегиями на том основании, что он отказался присягнуть на верность британской короне. Первым делом Суд решил, что ст. 10 применима в данном деле. Затем он продолжил исследование его фактов, чтобы выяснить, преследовало ли оспариваемое требование к члену парламента законную цель, и подтвердил, что цель была законной, поскольку присяга представляла собой заявление о лояльном отношении к конституционным принципам государства. Затем Суд установил, что данная мера не была несоразмерной, поскольку присяга была обоснованным требованием конституционной системы данной страны. Более того, ничто не препятствовало заявителю выразить свои взгляды иным путем. Соответственно жалоба была признана неприемлемой[9].

Средства коммуникации

Еще один важный вопрос, который должен быть решен Судом и который в определенной степени все еще остается открытым: применимо ли понятие «свобода выражения» в том смысле, который оно имеет в ст. 10, к средствам производства и распространения информации и взглядов, независимо от их содержания. Другими словами, входят ли в сферу применения ст. 10 вопросы, связанные с регулированием деятельности типографии, книжного магазина, газетного киоска, таких систем электронной информации, как радио и телевидение, обычный и мобильный телефон, Интернет? Хотя у Суда не было возможности ответить на этот вопрос по отношению к каждому из перечисленных средств коммуникации, общий подход его ясен, и ответ является положительным.

Одно из дел, в котором возник данный вопрос, - дело Autronic AG v Switzerland [10]. Власти Швейцарии запретили частной компании передачу спутникового сигнала. Компания, рекламируя свои «тарелки» — антенны для приема сигнала, транслировала программы советского спутникового телевидения. Запрет был наложен на передачу спутникового сигнала независимо от содержания транслируемой программы. Позиция Суда в этом деле состояла в том, что в сферу действия ст. 10 попадает не только передаваемое содержание — информация или мнения, но и сами средства передачи. Такой подход Суда очень важен в связи с постоянно растущей ролью коммуникационных технологий. Существенно, что по этому вопросу в самом Суде — в отличие от других проблем, связанных со ст. 10,  царило полное единодушие, что может служить еще одним признаком того, что и по отношению к регулированию других средств, в частности Интернета, возобладает тот же подход.

Уровни защиты

То, что Суд придерживается весьма расширительного подхода к определению того, что считать «выражением мнений» в терминах Конвенции, вовсе не означает, что правительства стран-участников Конвенции должны регулировать все виды «выражения мнения» одинаковым образом. Наоборот, решая вопрос об ограничениях, «необходимых в демократическом обществе» (мы более детально рассмотрим вопрос о таких ограничениях ниже), Суд использует разные подходы в зависимости от способа выражения мнений. Так, запрет на произнесение не одобренной властями политической речи, наверное, будет признан противоречащим ст. 10, тогда как запрет на радиовещание без лицензии не встретит у Суда возражений, если в стране действует ясная и честная система лицензирования. И вновь, делая такое различие, Суд будет руководствоваться вторым пунктом ст. 10.

Доступ к правительственной информации

Предпринимались попытки определить «свободу выражения» и гарантированную ст. 10 свободу «получать и распространять информацию» таким образом, чтобы она включала в себя обязанность правительства предоставлять сведения, содержащиеся в его служебных документах. При этом использовался аргумент, что, отказываясь разглашать информацию, которой они располагают, «государственные органы» тем самым ограничивают свободу выражения и гарантированную Конвенцией свободу получать и распространять информацию; отказывать в предоставлении такой информации можно лишь в случаях, предусмотренных пунктом 2 ст. 10. Суд никогда не соглашался с таким утверждением. Были отклонены несколько жалоб, в которых заявители обосновывали свои претензии ссылкой на то, что из содержащейся в ст. 10 формулировки права на «получение» информации следует, обязанность правительства предоставлять информацию, которой оно располагает. Точка зрения Суда состоит в том, что ст. 10 применима только в тех случаях, когда государственные органы предпринимают шаги, препятствующие получению индивидом такой информации, или пытаются наказать индивида за получение подобной информации. Если органы власти просто не выполняют требования предоставить правительственную информацию, то ст. 10 неприменима.

Однако решения Суда предусматривают определенное, хоть и ограниченное, право на доступ к правительственной информации в тех случаях, когда эта информацию касается самого заявителя. В Конвенции право на доступ к подобной информации гарантирует не ст. 10, а ст. 8. Такой подход был заложен Судом в решениях по делу Leander v Sweden [11]  и Gaskin v UK [12].

Осторожный подход Суда в этом случае имеет свои причины. В большинстве стран вопросы гласности действий правительства и доступа к правительственной информации регулирует специальное законодательство, принимаемое парламентом, а не судебная практика. Вероятно, принятие специальных законов более целесообразно, когда речь идет о столь тонкой материи, как проведение границы между информацией, доступной общественности, и информацией, которая должна оставаться конфиденциальной. У парламента больше возможностей обсудить все аспекты этой проблемы и выработать целостный подход к ней, тогда как для судов, рассматривающих конкретные дела и создающих прецеденты, эта задача может оказаться слишком сложной.

Право доступа к средствам массовой информации

Хотя выражение мнения в печатных и электронных средствах коммуникации представляет собой классический пример «выражения мнений» в том смысле, который придает этим словам ст. 10,  Конвенция не защищает право человека на получение эфирного времени  на радио, телевидении или места в печатных СМИ для выражения своего мнения. Эта точка зрения была сформулирована Европейской Комиссией по правам человека в связи с рассмотрением жалоб, в которых заявители утверждали, что ст. 10 гарантирует им право обратиться к общественности с помощью СМИ. Причина, по которой доступ к СМИ не подпадает под действие ст. 10, не в том, что здесь речь не идет о «выражении мнения», а в том, что в данном случае нет вмешательства со стороны государственных органов в процесс выражения мнения.

Б) Что понимается под вмешательством со стороны государственных органов?

Термин «вмешательство» не используется в самой ст. 10 [L1] [MA2] , но его удобно использовать для того, чтобы обозначить все возможные ограничения на свободу выражения, описание в пункте 2 как «формальности, условия, ограничения или штрафные санкции». Под «вмешательством» здесь будут пониматься ограничения, накладываемые на свободу выражения государственными органами. Нарушение права на выражение мнения одного частного лица другим частным лицом или неправительственной организацией не рассматривается как вмешательство в том смысле, которое данное понятие имеет в ст. 10, и соответствующие жалобы, как правило, признаются неприемлемыми.

Нельзя провести четкой границы между вопросом о применимости ст. 10 и вопросом о том, имело ли место вмешательство. В действительности Суд может рассматривать обе проблемы совместно и прийти к выводу, что вмешательства не было, как в тех случаях, когда не было самого события выражения мнения в смысле ст. 10, так и в случаях, когда не было вмешательства. Такое положение возникает потому, что иногда трудно разграничить эти ситуации. Но с тем, чтобы лучше понимать структуру прецедентов, связанных с применением ст. 10, иногда стоит сделать усилие и разделить эти случаи.

Как четко сказано в п. 2, любые «формальности, условия, ограничения», которые препятствуют возможному выражению мнения, «или штрафные санкции», наложенные уже после того, как выражение имело место, при условии, что они использованы государственными органами, создают возможность применения ст. 10. При этом было всего лишь несколько дел, когда ст. 10 применялась в связи с предварительным созданием препятствий для выражения мнений, большинство же случаев связано с ситуацией, когда санкции накладывали post factum. Среди рассмотренных Судом дел, связанных с созданием предварительных препятствий для выражения,  есть случаи наложения внутригосударственными судами запретов на газетные публикации[13], на показ фильмов[14] или на издание книги. Санкции, наложенные post factum, включают уголовные преследования за публикации, наложение штрафов или арест,  требование возместить убытки, а также дисциплинарные меры, принимаемые государственными органами.

В двух решения, принятых в начале своей деятельности, по делам Glasenapp v Germany, Kosiek v Germany,[15] Суд встал на точку зрения, что отказ в приеме на государственную службу, связанный с высказываниями кандидата, не является нарушением ст. 10. Однако в сентябре 1995 г. Суд решил, что в деле Vogt v Germany, [16] ст. 10 была нарушена. Дело касалось увольнения с государственной службы учителя в связи с его политической деятельностью в  Коммунистической партии Германии. Суд усмотрел различие между этим делом и делами Glasenapp и Kosiek  и установил, что увольнение представляет собой нарушение права на свободу выражения, тогда как отказ в приеме не нарушает этого права. Учтя суровость принятых по отношению к заявителю санкций и его поведение в ходе выполнения им своих профессиональных обязанностей, Суд не только установил нарушение его прав, но также счел, что выбранная властями мера была несоразмерна преследуемой ими правомерной цели. Тем самым данное вмешательство не может рассматриваться как необходимое в демократическом обществе. В одном из своих последних решений[17] Суд признал нарушением свободы выражений увольнение заявителя по дисциплинарным основаниям. Дело касалось якобы оскорбительных высказываний руководителя телевизионной программы в адрес дирекции государственного канала испанского телевидения.

В деле Bowman v UK ^[18] Суд, рассматривая вопрос об уголовное преследовании, возбужденном за распространение заявителем перед выборами листовок, в которых были представлены взгляды каждого из кандидатов на проблему абортов и на эксперименты с человеческими эмбрионами, счел несущественным то, что уголовное преследование не закончилось вынесением приговора, поскольку власти могли бы выдвинуть эти обвинения еще раз и добиться осуждения заявителя за распространение листовок. По мнению Суда, в  данном деле свобода выражения мнения не была ущемлена непосредственно, но тот факт, что уголовные обвинения были предъявлены и могут быть предъявлены еще раз, привел к ограничению этой свободы. Рассматривая данное дело с точки зрения других требований ст. 10, Суд пришел к выводу, что национальное законодательство «создает практически непреодолимый барьер» на пути публикации некоторых сведений, связанных с дальнейшими намерениями заявителя (§ 47). По мнению Суда, «…индивидуальная свобода выражений, представляя из себя важнейшую составляющую демократического общества, должна рассматриваться в неразрывной связи с системой свободных выборов и не может быть ограничена без убедительных оснований». Поэтому Суд пришел к выводу, что данное ограничение свободы выражения мнений не было необходимым в демократическом обществе.

Проблема вмешательства возникла также при разрешении Судом дела Wille v Liechtenstein [19]. Заявитель на лекции высказал свою точку зрения на интерпретацию конституции княжества. У выраженного им мнение был политический аспект, поскольку оно касалось спорного вопроса разделения властей, решение которого зависело от интерпретации Конституции. Великий князь Лихтенштейнский, недовольный высказанной точкой зрения, объявил после лекции о своем намерении не назначать заявителя на государственную должность на новый срок. Вначале он сообщил о своем решении в частном письме к г-ну Вилле, а затем, когда проводились назначения, объявил об этом официально. Анализируя это дело, Суд решил, что вмешательство имело место, во-первых, в форме частного письма, выражающего намерение в будущем не назначать г-на Вилле на государственную должность, а, во-вторых,  в форме официального отказа  вновь утвердить его в этой должности. По мнению Суда, заявление князя о его намерениях не назначать заявителя на новый срок представляло собой:

«выговор, вынесенный за предшествующую реализацию заявителем своего права на выражение мнения, и, кроме того, было попыткой путем устрашения предотвратить использование заявителем своего права на свободу выражения, предостерегая его от подобных заявлений и в будущем» (§ 50)

В деле  News VerlagsGmbH and CoKG  v Austria[20] вопрос о вмешательстве был поднят правительством. Суды Австрии запретили газете публиковать фотографию лица, дело по обвинению которого в уголовном преступлении слушалось в  суде. Правительство согласилось с точкой зрения, что публикациям  фотографии  в некоторых случаях может предоставляться защита в рамках ст. 10 Конвенции, но утверждало, что  спорная фотография, опубликованная в контексте судебного репортажа, лишена информационной ценности  как сама по себе, так и в связи с излагаемыми сведениями. Поскольку запрещенные к публикации снимки были сделаны не в ходе процесса, они не имели информационной ценности, а следовательно, не была и  нарушена свободы выражения мнения издателя. Суд не принял этого аргумента, постановив, что

«…запрет на публикацию фотографий B. в контексте репортажа о судебном процессе над ним ограничил для компании-заявителя выбор формы, в которой она могла опубликовать данный репортаж, что представляет собой вмешательство в осуществление права на свободу выражения…» (§ 40).

В ряде случае Европейская Комиссия по правам человека приходила к заключению,  что меры, в связи с которыми подавалась жалоба, не представляют собой вмешательства в осуществление права на свободу выражения. Мы ограничимся несколькими примерами таких дел, но не будем приводить их полного перечня. В одном деле жалоба была вызвана отказом соответствующих властей субсидировать театральное представление. При рассмотрении другого Комиссия сочла, что школа, требуя, чтобы учащиеся носили галстуки, не нарушила их право на свободу выражения мнений. Было признано также, что правила, соблюдением которых было обусловлено получение журналистами аккредитации, не нарушали их права получать и распространять информацию.

В) Предусмотрено ли вмешательство законом?

Ограничения свободы выражения  независимо от того, какую форму они принимают,  должны быть «предусмотрены законом». В соответствии с точкой зрения Суда это означает, что любое ограничение должно соответствовать двум требованиям - точности и доступности. Впервые эти требования были сформулированы Судом в его решении от 1979г. по делу Sunday Times, а позднее повторялись в целом ряде решений. Таким образом, положения внутреннего права, на основе которых накладываются ограничения, должны быть общедоступны. Иными словами, каждый должен иметь в своем распоряжении необходимую информацию о том, какие именно нормы права могут применяться в отношении к данному выражению мнения. Той же цели служит и второе требование: соответствующие нормы права должны быть сформулировано достаточно точно, чтобы человек мог предвидеть, какие именно последствия повлечет выражение им своего мнения, и выбирать линию поведения, опираясь на это знание. Нормы, ограничивающие свободу выражения, не обязательно должны иметь форму законодательных актов, принятых парламентом. Эти нормы могут содержаться в любых источниках, обычных для данной правовой сферы. Для целей ст. 10 в качестве источников права, на которых основывается ограничение свободы выражения мнений, годятся и административное право, и кодексы профессиональной этики, и судебная практика – лишь бы они были доступны для всех и сформулированы достаточно точно.

Суд учитывает то, что в любой судебной системе применяются нормы из разнообразных  источников, допускающие определенные пределы усмотрения со стороны судебного органа и непременно требующие толкования. Суд констатировал, что внутреннее право

«…отчасти оперирует неточными формулировками, говорит о «законных интересах» и тем самым многое отдает на усмотрение судебных органов. Суд признает, однако, что нормы права зачастую сформулированы так, что их нельзя назвать абсолютно точными. Это особенно присуще нормам, регулирующим публикацию изображений человека, где судам приходится находить баланс между [свободой выражения и]  правами личности, такими как, например, право на уважение частной жизни…»[21].

Только в тех случаях, когда изъяны в национальном праве делают его применение непредсказуемым, Суд может решить, что данное ограничение не предусмотрено законом и поэтому представляет собой нарушение ст. 10. До сих пор Суд принял такое решение только по делу Herczefalvy v Austria[22], где речь шла об ограничении со стороны тюремной администрации права на свободу выражений заключенного.

Г) Преследовало ли вмешательство законную цель?

Любое ограничение права на выражение должно, как утверждает п. 2 ст. 10, преследовать законную цель. Этой целью может быть защита общественных или личных интересов:

- государственная безопасность, территориальная целостность или общественное спокойствие;

- обеспечение авторитета и беспристрастности правосудия;

- предотвращение разглашения информации, полученной конфиденциально;

- предотвращение беспорядков и преступности;

- защита репутации или прав других лиц;

- защита здоровья и нравственности.

Этот список целей, стремлением достичь которые правительство может оправдывать ограничения свободы выражения, является исчерпывающим. Однако на практике Суд достаточно широко толкует эти цели и позволяет делать это властям. До сих пор ни разу не было отмечено случаев, когда нарушение ст. 10 было связано с отсутствием законной цели вмешательства.

Д) Было ли вмешательство необходимыми в демократическом обществе?

«Необходимость в демократическом обществе» представляет собой последний и самый важный критерий при решении, имело ли место нарушение ст. 10. Это как раз тот критерий, где Суд создал большой запас прецедентов, и тот критерий, который в наибольшей степени определяет стандарты соблюдения свободы выражения в смысле, придаваемом данному понятию в Конвенции. Хотя Суд выработал много признаков, на которые он опирается при принятии своего решения, однако, используя их, он стремится избегать шаблонов и всегда настаивает на сбалансированном подходе.

Анализируя, является ли данная мера «необходимой», Суд исходит из ясного сознания того, что необходимая мера не обязательно мера «неизбежная», «неизбежность» -  крайняя точка спектра; но, с другой стороны, «необходимая мера» не равнозначна и просто мере полезной, разумной или желательной. Суд считает, что условием, предполагающим принятие мер по ограничению свободы выражения, является «настоятельная общественная потребность». Кроме того, Суд рассматривает, является ли оспариваемая мера соразмерной ситуации. Критерий соразмерности предполагает, что степень, в которой ограничивается свобода выражения, соизмеряется с преследуемой этим ограничением законной целью или, используя формулировку Суда, с «настоятельной общественной необходимостью» в использовании оспариваемой меры. Взвешивая  доводы за и против вмешательства, Суд должен принимать во внимание такие факторы, как степень вмешательства, существование альтернативных способов выражения мнения. Нейтральные по отношению к содержанию высказывания нормы сопоставляются с общественной значимостью выраженного мнения, с суровостью санкций, с возможным устрашающим воздействием санкций на других лиц.  В каждом отдельном деле учитывается множество факторов, и только взвешенный подход к совокупности этих факторов позволяет прийти к окончательному выводу. Чтобы понять ст. 10 и разобраться в шкале относительной важности различных факторов и доводов, необходимо детальное знание всей совокупности прецедентов, относящихся к применению критерия «необходимости в демократическом обществе».

Политическое выступление

Суд, установив факт нарушения свободы выражения, не предоставляет автоматически одну и ту же защиту, но в каждом случае выбирает среди различных уровней защиты тот, который соответствует данному типу выражения. В своих решениях Суд различает политические, художественные и коммерческие сообщения. Выражению политических идей предоставляется наиболее высокий уровень защиты, поскольку политическое выступление играет центральную роль в функционировании демократического общества. Политическое выступление не обязательно должно быть непосредственно связано с борьбой за власть, но должно поднимать проблемы общественной значимости. Если при этом предметом спора является заявление, с которым выступил действующий политик, оно, конечно, получает высокий уровень защиты.

В решении по делу Castells[23] Суд признал факт нарушения ст. 10. Заявитель — деятель движения басков и член Испанского парламента — был осужден по обвинению в оскорблении правительства на основании статьи, в которой он обвинял правительство в поддержке или в попустительстве вооруженным группам, нападавшим на басков. В связи с этим делом Суд высказался следующим образом:

«Не следует забывать особую роль прессы в правовом государстве… Свобода печати предоставляет для граждан один из самых совершенных способов открывать для себя и вырабатывать мнения о взглядах и позициях своих политических лидеров. В частности, она дает политикам возможность высказываться по поводу того, что заботит общественное мнение,  позволяет участвовать в свободной политической дискуссии каждому, что является стержнем понятия демократического общества».

Аналогично подошел Суд и к другому делу, касающемуся турецкого политического деятеля:

«Хотя свобода выражения представляет универсальную ценность, она особенно важна для политических партий и их активистов. Они представляют собственный электорат, привлекают внимание к его нуждам и защищают его интересы. Поэтому, случаи воспрепятствования свободе выражений таких лиц, как заявитель, который принадлежит к оппозиционной партии, привлекают особое внимание Суда»[24]

Сообщения прессы

Высокий уровень защиты предоставляется любым выступлениям, связанным с проблемами, представляющими важный общественный интерес, а не только тем, которые непосредственно поднимают политические вопросы. Злоупотребления полицейских властей, чрезвычайная ситуация в ветеринарной службе города, жестокое обращение с животными или врачебные ошибки — все это темы выступлений, которым предоставляется высокий уровень защиты. Подобные случаи обычно связаны со средствами массовой информации и их потенциальной ответственностью за опубликованные ими материалы. Понимание Судом необходимости предоставления высокого уровня защиты выступлениям, связанным с вопросами, представляющими общественный интерес, тесно связано с его оценкой роли средств массовой информации в демократическом обществе. Суд видит в средствах массовой информации «сторожевого пса», охраняющего интересы общества, и заявляет по этому поводу следующее:

«Если на прессе лежит задача распространять информацию и идеи [по политическим вопросам, а также по другим проблемами, представляющим общественный интерес], то общественность, со своей стороны, имеет право получать ее» [25].

Указанная роль средств массовой информации и право общественности получать информацию по вопросам, представляющим для нее интерес, были теми мотивами, которыми руководствовался Суд, предоставляя более высокую степень защиты сообщениям этого вида. В поисках соответствующего стандарта ответственности, которую должны нести средства массовой информации за то, что они публикуют, Суд учитывал как высокую важность информирования граждан в демократическом обществе, так и практические трудности, с которыми сталкиваются средства массовой информации, выполняя эту задачу. Суд считает, что «…журналистская свобода включает также возможность прибегнуть к некоторой степени преувеличения или даже провокации»[26]. В решении по делу De Haes and Gijsels откуда взята приведенная цитата, Суд установил, что обвинительный приговор по делу двух журналистов не был необходимым в демократическом обществе и, таким образом, представлял собой нарушение ст.10. Одним из доводов, которые легли в основу решения Суда, было то, что выдвинутые журналистами обвинения представляют собой их мнение, а мнение по определению не может быть доказано. Суд заявил:

«Если взглянуть на вещи в контексте данного дела, то обвинения, о которых идет речь, представляют собой не более чем мнения, истинность которых нельзя доказать по определению.  Однако такое мнение может быть преувеличенным, в особенности при отсутствии какой-либо фактической основы, но в данном случае такого не было; в этом отношении настоящее дело отличается от дела Prager and Oberschlick v Austria»[27].

Проблема ответственности за публикации, представляющие собой изложение мнений, обсуждалась Судом в связи с несколькими делами из Австрии. В решении делу Oberschlick -2[28], Суду пришлось подтвердить свою точку зрения, что никто не должен доказывать правоту своего мнения. Дело касалось журналиста, которого обвиняли в нанесении оскорблений. В статье, представлявшей собой комментарии к речи, произнесенной австрийским правым политиком г-ном Хайдером, он назвал его «идиотом». По мнению Суда, выступление обиженного политика «явно носило намеренно провокационный характер и, следовательно, вызывало сильную ответную эмоциональную реакцию». А поэтому «слова заявителя …определенно могут рассматриваться как полемика, а не как неспровоцированный персональный выпад, поскольку сам выступавший дал в своей политической речи объективные основания для такой оценки …»[29]. Суд решил, что слово идиот «не представляется несоразмерным тому возмущению, которое было намеренно вызвано» г-ном Хайдером в его речи. Обвинительный приговор журналисту был тем самым признан нарушением ст. 10.

В целом же Суд никогда не исключал того, что лицо, которое использует грубости и оскорбления, выражая свое мнение, должно нести за это определенную ответственность. Но такая ответственность ни в коем случае не должна наступать в зависимости от того, в состоянии ли лицо, использовавшее такие выражения, доказать справедливость своего мнения, и степень оскорбительности слов должна оцениваться с учетом всех обстоятельств дела.

Суд в своем решении по делу Bladet Tromsø and Stensaas v Norway [30] установил нарушение ст. 10. Дело касалось газеты и ее редактора, которые были приговорены к возмещению убытков, причиненных диффамацией, после того как газета опубликовала заявление третьего лица по поводу якобы имевших место нарушений правил охоты на тюленей. Суд напомнил в своем решении, что распространение любой информации и идей, представляющих общественный интерес, является долгом прессы, который она должна выполнять, не нарушая своих обязательств и помня о своей ответственности. Суд нашел, что газета проявила добросовестность и благоразумно положилась на официальный отчет, не видя нужды в проведении собственного расследования по поводу точности сообщенных ей фактов. Таким образом была нарушена соразмерность между ограничением свободы выражения заявителей и преследуемой целью — защитой репутации других лиц.

Суд решил, что ст. 10 Конвенции была нарушена и в деле Dalban v Romania, [31] который подвергся уголовному преследованию и был осужден за диффамацию на основе публикации нескольких статей, обвиняющих должностных лиц в мошенничестве. Решение Суда напоминает, что пресса, относясь с уважением к чужой репутации, должна тем не менее распространять информацию и идеи, относящиеся ко всем вопросам, представляющим общественный интерес, и  выражает несогласие с точкой зрения, что «журналисту должно быть запрещено высказывать критические суждения, истинность которых он или она не может доказать» (§ 49). В  этом деле вызвавшие протесты статьи не касаются ни частной жизни должностных лиц, а исключительно их отношений и действий при выполнении ими своих обязанностей. Более того, нет доказательств, что описанные в упомянутых статьях события не имели места в действительности и статьи написаны исключительно для того, чтобы подлить масла в огонь очернительной кампании. Поэтому Суд решил, что хотя уголовное преследование заявителей и было направлено на достижение законной цели, оно является несоразмерным вмешательством в использование журналистом своего права на свободу выражения.

Одна из важных отличительных черт подхода Суда к делам, связанным с клеветой,  это его новое отношение к оценке профессионального поведения журналистов. В одном из последних дел именно это отношение было основным мотивом, который привел Суд к решению о том, что имеет место нарушение ст. 10. Рассматривалась жалоба редактора норвежской газеты и ее сотрудника-журналиста. Национальные суды решили, что журналисты должны выплатить компенсацию некоему хирургу R. за серию публикаций, в которых утверждалось, что он причинил вред своим пациенткам, сделав некачественные пластические операции и не обеспечив надлежащим послеоперационным уходом. В результате расследования было установлено, что операции были сделаны профессионально, но в нескольких случаях послеоперационный уход был несоответствующим. Суд установил, что вменяемые журналистам публикации были основаны на личном опыте нескольких женщин, прооперированных данным хирургом, и поднимали важные проблемы здравоохранения, т.е. касались вопросов, представляющих общественный интерес. Далее Суд отметил, что для журналистов, поднимающих вопросы, представляющие общественный интерес, условием предоставления защиты  в рамках ст. 10 является искреннее стремление дать точную и надежную информацию, не нарушая при этом журналистской этики. Суд принял решение, что выплата журналистами компенсации R. не была необходимой в демократическом обществе. Важными для Суда доводами в пользу такого решения было то, что рассказы женщин с оценками качества проделанных R. операций были точно воспроизведены газетой, а хирургу была предоставлена возможность ответить на выдвинутые против него обвинения. Кроме того, газета не утверждала, что неудовлетворительные результаты операции связаны с небрежностью R., такой вывод напрашивался только на основании интервью с женщинами. Рассматривая статьи в целом, Суд не нашел, что утверждения были преувеличенными или вводящими в заблуждение, а приведенные рассказы женщин — односторонними[32].

Призывы к общественным беспорядкам и распространение идей сепаратизма

Рассматривая ряд жалоб, поступивших из Турции, Суд должен был выработать определенный подход к делам, касающимся подстрекательства к нарушению закона и общественного порядка. Выясняя, в каких случаях осуждение за такие призывы соответствует принципу необходимости в демократическом обществе, Суд проводит различие между делами, где осужденный поддерживал использование насилия, и делами, где такой поддержки не выражалось. В основе такого подхода лежит убеждение, что в любом демократическом обществе законы неизбежно изменяются, включая и основной закон — Конституцию. Если нападки на закон не сопряжены с призывом к насилию, а предполагают его изменение в ходе демократического процесса, то им предоставляется защита в рамках ст. 10. Тот же подход Суд использует и в делах, связанных с пропагандой сепаратизма.

Так, рассматривая дело Okçuoglu v Turkey [33], Суд, пришел к выводу, что осуждение заявителя за пропаганду сепаратизма на основе публикации в журнале его мнения о положении населения на юго-востоке Турции является нарушением ст. 10 Конвенции. И действительно, инкриминируемые ему высказывания не были призывом к насилию и были опубликованы в малотиражном издании. С точки зрения Суда, это «существенно уменьшило их потенциальную угрозу государственной безопасности, территориальной целостности или общественному спокойствию». Суд подтвердил, что пределы допустимой критики по отношению к правительству шире, чем по отношению к частному лицу  или даже к политическому деятелю. Принимая во внимание суровость наказания, Суд решил, что вмешательство властей в осуществление гарантированного заявителю права на свободу выражения было несоразмерно преследуемой цели.

Рассмотрев пять дел против Турции, Суд  8 июля 1999 г. принял решение по поводу приговора заявителям (главным редакторам или владельцам нескольких турецких газет) за призывы к нарушению территориальной целостности государства, опубликованные в статьях, которые содержали  критику государственной политики в районах на юго-востоке страны. В решениях по каждому из пяти дел Суд записал, что в случаях конфликта и возникновения социальной напряженности профессионалы средств массовой информации несут особую ответственность, потому что могут стать «средством распространения вражды и пропаганды насилия».  Однако, продолжая наметившуюся в прецедентах линию, Суд отметил, что долг прессы — распространять информацию и идеи, связанные с вопросами политики, даже если эти идеи носят спорный характер, и эта их обязанность неразрывно связана с правом общества получать информацию. Суд напомнил также, что «в правовом пространстве п. 2 ст. 10 существуют очень скромные возможности ограничить право на политические выступления». Публикации, которые были инкриминированы заявителям, не содержали подстрекательства к насилию, хотя и содержали фрагменты, в подтексте которых была враждебность, а также, такие слова как «сопротивление», «борьба» или «освобождение». Суд отметил, что если сообщение было оглашено на церемонии или было частью литературного произведения, то это существенно ограничивает ущерб, который оно потенциально могло бы нанести «национальной безопасности» или «территориальной целостности». Учитывая эти соображения и суровость наложенных на журналистов санкций, Суд решил, что осуждение заявителей было несоразмерно преследуемой цели.

Беспристрастность правосудия и презумпция невиновности

Однако, если в качестве законной цели ограничения свободы выражения выступает обеспечение беспристрастности правосудия или презумпции невиновности, Суд не стремится предоставлять выступлениям такой же высокий уровень защиты, как другим выступлениям, представляющим общественный интерес. В одном из таких дел[34], Суд принял решение, что осуждение журналиста и издателя по обвинению в диффамации не является нарушением ст. 10. Обвинение было выдвинуто на основании статей, содержащих критические замечания в адрес судьи. Несмотря на «ведущую роль» прессы в правовом государстве, ее свобода имеет определенные границы. Заявитель-журналист, подвергший резкой критике судью, выразив сомнения в его личной честности и профессиональной беспристрастности, продемонстрировал отсутствие добросовестности и пренебрежение журналистской этикой. Суд, учитывая обстоятельства дела и пределы сферы усмотрения, которые оставлены государству, не счел в данном случае вмешательство в свободу выражения мнения несоразмерным цели, состоящей в защите репутации других лиц и обеспечении авторитета правосудия. Отсюда вывод, что данное вмешательство может рассматриваться как необходимое в демократическом обществе.

Особая забота о положении судов в демократическом обществе была ясно выражена в решении по другому делу[35]. Суд считает:

«…нельзя исключить, что у общественности, которая привыкла к псевдо-процессам, которые регулярно показываются средствами массовой информации, в перспективе может возникнуть негативное отношение к судам как наиболее подходящему месту для выяснения вины или невиновности обвиняемого в уголовном преступлении».

Именно этой озабоченностью репутацией суда как честного и беспристрастного органа — репутацией, без которой он не может эффективно работать, а также уязвимостью системы правосудия, которая может пострадать, когда враждебная пресса заранее объявляет «виновным» подсудимого в уголовном процессе, и  продиктована осторожность, с которой Суд утверждает ценность свободы выражения, если речь заходит о поддержании авторитета судебной системы.

Защита нравственности и основных прав человека

В тех случаях, когда речь идет о защите моральных ценностей, уровень защиты, предоставляемой Судом свободе выражения, еще ниже. Суд исходит из того, что при решении вопросов, что допустимо, а что — нет в области морали, властям страны должна быть предоставлена гораздо более широкая степень свободы усмотрения, а задача охраны свободы выражения отходит в этом случае на второй план. Суд считает, что конфискация изображений обнаженной натуры и судебное преследование за такие изображения, а также запрет книги, предназначенной для детей и содержащей советы по вопросам половой жизни, не нарушают Конвенцию. Тот же отход от принципов решительного противостояния попыткам ограничить свободу выражения Суд продемонстрировал и в деле о  художественном фильме, который был запрещен к прокату в Инсбруке (Австрия), поскольку осмеивал христианские верования.

Защита источников журналистской информации

В марте 1996 г., рассматривая дело Goodwin v UK [36], которое касалось выдачи судебного приказа, требующего от заявителя-журналиста раскрыть источники полученной им информации, Суд принял решение, что этот приказ нарушает ст. 10. В решении Суда было записано, что «защита источников журналистской информации представляет одно из основных условий свободы прессы». Суд в этом случае хотел найти должный баланс между свободой выражений, то есть свободой журналиста защищать свой источник информации и законными целями, которыми эта свобода ограничивается. Суд исходит из того, что требование назвать источники может быть «оправдано  лишь высшими интересами общества». Поскольку в конкретном деле внутригосударственный суд требовал разглашения источников в интересах частной фирмы, служащий которой сообщил журналисту конфиденциальную информацию, Суд решил дело в пользу свободы слова. Если бы законной целью было получение свидетельских показаний по делу о тяжком преступлении,  возможно, Суд выступил бы против права журналиста не раскрывать источников своей информации.

Лицензии на вещание

В третьем предложении пункта 1 ст. 10 прямо закреплено право правительства вводить лицензирование теле- и радиовещания. Хотя высказывались мнения, что все вопросы, связанные с выдачей лицензий и организацией вещания на территории государства, должны быть оставлены на усмотрение правительства, Суд не согласился с такой интерпретацией Конвенции. Суд принял решение: несмотря на то, что лицензирование вещания явно упоминается в пункте 1, такое толкование не соответствует требованиям п. 2. Суд имел в виду, что лицензирование должно основываться на точных и предсказуемых правилах, отвечающих критерию «необходимости в демократическом обществе».

Суд в решениях по нескольким делам из Австрии выразил мнение, что в результате технического прогресса нескольких последних десятилетий необходимость в таких далеко идущих ограничениях, как монополия государственного вещания, не может быть обоснована доводами о нехватке доступных частот и каналов.[37] Подобная монополизация телевидения более не является необходимой в демократическом обществе и представляет собой нарушение ст. 10.

Недавно Суду пришлось давать ответ на вопрос, соответствует ли ст. 10 такое решение вопроса о вещании, когда частные вещатели получают доступ к кабельной сети, а эфирное телевидение остается государственной монополией. Заявитель[38] настаивал, что кабельное телевидение по возможности доступа к нему несравнимо с эфирным. Апеллируя к исследованию, проведенному в Австрии, заявитель утверждал, что из примерно 762 тыс. семей в Вене, которые пользуются эфирным телевидением, только 425 тыс., или 56%, получают сигнал по кабелю. Суд отметил, что, несмотря на то, что цифры различаются, из них следует, что почти все семьи, пользующиеся в Вене телевидением, имеют возможность подключиться к кабельной сети. В этих условиях,  считает Суд,  частные вещатели в Вене, если они будут использовать кабельное телевидение, оказываются вполне конкурентоспособными с эфирным телевидением. Таким образом, вмешательство в свободу заявителя распространять информацию, проявляющееся в том, что он не может получить лицензию на эфирное вещание, не может рассматриваться как несоразмерное целям, которое преследует национальное законодательство: гарантировать беспристрастность и объективность телевидения в освещении событий и плюрализм мнений.

 

Назад