право на свободу слова и свободу выражения мнения:

проблемы имплементации

Европейской Конвенции о защите прав человека

в российской правоприменительной практике

 

 

Свобода слова и свобода выражения мнения – одни из основополагающих и фундаментальных прав и свобод человека в демократическом, правовом государстве.   Это то, без чего немыслимо существование демократических институтов современного общества.  Долгое время российское общество существовало под бдительным оком цензуры, свобода слова отсутствовала не только де-юре, но и де-факто.  Пресса в течение долгого времени была выразителем идей коммунистической партии Советского Союза, а потому ни о каком правовом регулировании свободы мысли и слова говорить не приходилось.  С началом перестройки Россия познала вкус свободы слова, люди с упоением читали публикации в газетах, рассказывавшие о перипетиях нашей недавней истории.  Безусловно, свобода слова и свобода массовой информации являются одними из базовых  завоеваний современного российского общества.  Нам всем было бы крайне трудно, если невозможно, отказаться от ставшей привычной свободы мысли и слова.  Тем не менее мы уже устали и от вольного обращения со свободой слова некоторых недобросовестными журналистами, все чаще прессу ругают, называют ее "желтой", наблюдая на страницах газет войны "компроматов" и изобилие светских сплетен.

 

С другой стороны, не все так безоблачно и в этой, казалось бы благополучной сфере.  По сведениям Фонда Защиты Гласности[1] количество конфликтов, связанных с нарушениями прав журналистов и претензиями в их адрес, увеличивается год от года.  Если в 1996 году на территории России было зафиксировано 370 случаев нарушения законодательства в области свободы слова, то в 1998 году таких случаев было обнаружено уже 1077, а в 2001 году – более 1300. Нужно отметить, что эти цифры лишь верхушка айсберга, та выборочная информация, которая стала известна службе мониторинга Фонда Защиты Гласности.  Остается огромным число латентных, не выявленных нарушений свободы слова и свободы выражения мнения, прав прессы.

Постоянно растет и количество претензий в прессе.  К сожалению, многие из этих претензий возникают по вине самих журналистов, правовая грамотность и профессиональная этика которых оставляют желать лучшего.  Но очень велико и число необоснованных претензий, большая часть которых приходится на иски о защите чести, достоинства и деловой репутации и возмещение морального вреда.

Именно дела этой категории представляют особый интерес, так как являются классическим примером "инверсии ответственности". Когда судебное преследование используется не для защиты нарушенного права, в данном случае на репутацию, а в целях наказания слишком смелого журналиста за высказанную критику или за распространение сведений компрометирующего характера, а также для переложения основного бремени доказывания достоверности всех опубликованных фактов на него.  Так, вместо привлечения к ответственности чиновника за злоупотребления (коррупцию и т.д.), о которых рассказал журналист на страницах своей газеты, данный обиженный чиновник подает иск о защите чести и достоинства, и журналисту приходится в суде доказывать соответствие действительности каждого своего слова.  Зачастую это не представляется возможным, так как полномочия журналиста по доступу к информации и сбору доказательств ограничены и далеки от аналогичных полномочий представителей следственных органов.  Вот и получается, что за высказанное критическое мнение, за распространение информации, представляющей общественную значимость, несет ответственность журналист.  Его право на свободу слова и свободу выражения мнения оказывается ограниченным, а иногда и нарушенным не  чем иным, как судебным решением.  Такие судебные процессы являют собой наиболее классический пример необходимости и одновременно сложности применения положений Европейской Конвенции по правам человека (ст. 10).

 

Основные нормативные источники

 

В 90-е гг. в России начала развиваться новая отрасль права – право средств массовой информации, иногда его называют также информационным правом. В нем заложены основные положения внутреннего законодательства, аналогичные положениям ст. 10 ЕКПЧ.  27 декабря 1991 года был принят Закон РФ "О средствах массовой информации" № 2124-1 (далее Закон о СМИ), который конкретизировал союзный закон и окончательно установил основы свободы слова в России.  Юристы считают его одним из немногих  действующих законов в России, называя иногда "священной коровой" и внимательно вычитывая любые предлагаемые к нему поправки, опасаясь навредить установившемуся равновесию в его применении.  20 февраля 1995 года был принят Закон РФ "Об информации, информатизации и защите информации".  С приятием 12 декабря 1993 года Конституции Российской Федерации свобода мысли и слова стали неотъемлемым конституционным правом каждого.

 

В статье 29 Конституция РФ закрепляет:

"1. Каждому гарантируется свобода мысли и слова.

<…>

3. Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них.

4. Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом.  Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом.

5. Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается."

Международные правовые акты, ратифицированные Российской Федерацией, имеют особое значение, так как в случае, если внутреннее законодательство противоречит положениям международных правовых актов, по общему правилу должны применяться международные нормы. 

Статья 15  Конституции РФ

<…>

4. Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора.

 

Статья 46

<…>

3. Каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты.

<…>

Среди международно-правовых источников регулирования прав и свобод человека на свободу слова, свободу выражения мысли можно назвать следующие акты:

·        Международный Пакт о гражданских и политических правах от 16.12.1966г. (ст. 19);

·        Конвенция о защите прав человека и основных свобод, принятая Советом Европы 04.11.1950г. и измененная 06.05.1963г., 20.01.1966 и 19.03.1985г., ратифицированная Российской Федерацией 5 мая 1998 года с дополнительными протоколами (в частности, Протокол №1 (ETS №9) от 20.03.1952г.и Протокол №11 от 11.05.1994г.);

·        Международный Пакт об экономических, социальных и культурных правах от 16.12.1966г.;

·        Всеобщая декларация прав человека, принятая и провозглашенная Генеральной Ассамблеей ООН 10.12.1948 г.;

·        Хартия свободы печати (принятая в 1992 г.);

·        Декларация о СМИ и правах человека, 1970г.;

·        Резолюция №428 Парламентской Ассамблеи Совета Европы (далее ПАСЕ) о принятии Декларации о СМИ и правах человека, 1970г.;

·        Рекомендации ПАСЕ 748 “О роли национального вещания и управления им”, 1975г.;

·        Резолюция ПАСЕ 820 “Об отношении парламентов государств со СМИ”, 1984г.;

·        Серия деклараций, принятых на региональных семинарах ЮНЕСКО в Виндхуке (Намибия, 1991г.), Алма-Ате (Казахстан, 1992г.), Сантьяго-де-Чили (1994г.); Сане (Йемен, 1996г.), Софии (Болгария, 1997 г.) в которых осуждаются попытки некоторых правительств ущемить свободу массовой информации, используя различные административные методы.

Из всех ратифицированных и признанных Российской Федерацией международных договоров наиболее эффективна Европейская Конвенция в силу имеющегося особого механизма контроля за соблюдением ее положений государствами-членами.  Специально созданный судебный орган ― Европейский Суд по правам человека - наделен правом толковать нормы Конвенции, и его практика признается государствами-членами универсальной, рассчитанной на многократное применение в ситуациях, аналогичных однажды разрешенному Судом конфликту[2]. Судебная практика Европейского Суда постоянно пополняется новыми прецедентными решениями, в которых не только отражается позиция Суда по тем или иным вопросам, но и непрерывно происходит толкование текста Конвенции, укрепляются позиции Суда в отношении одних выработанных и общепризнанных стандартов, видоизменяются другие в связи с развитием общества и вырабатываются новые международные стандарты.

 

 

Общие проблемы имплементации Европейской Конвенции

в российскую правоприменительную практику

 

Проблема применения Европейской Конвенции в российской правоприменительной практике весьма актуальна и многогранна. Можно отметить несколько основных аспектов, возникающих в процессе имплементации Европейской Конвенции в России.

 

1)                 Самая очевидная проблема - незнание российскими судьями и участниками процесса международного права и отсутствие доступного учебного и методического материала по вопросам применения и толкования Конвенции.  Недостаточно обширен также тренинг работающих судей, адвокатов и работников правоохранительных органов по применению Европейской Конвенции.  И если во многих странах эту функцию взяло на себя государство, то у нас этим занимаются в основном правозащитники. Как известно, их силами вряд ли возможно охватить весь судейский корпус и всех работающих юристов, да и отношение у судей, скажем, к такому тренингу будет иным, чем если бы он проводился Верховным Судом РФ (или хотя бы был организован под его эгидой).

2)                 Недоступность судебной практики Европейского Суда на русском языке. Официальное опубликование решений Европейского Суда осуществляется на французском и английском языках.  Сейчас в Совете Европы обсуждается вопрос о необходимости введения третьего официального языка для публикации решений - русского, ввиду того, что стремительно возросло количество жалоб, подаваемых в Европейский Суд на русском языке из новых стран-участниц Совета Европы (не только РФ, но и других стран СНГ). Но до сих пор техническая проблема перевода решений на русский язык - существенное препятствие на пути изучения практики Европейского Суда и применения ее в российской судебной и правоприменительной практике. Переводами решений Европейского Суда занимаются преимущественно правозащитные организации, но не государство (хотя это было бы логично, иначе как обеспечить применение Европейской Конвенции в российском судопроизводстве без обеспечения российских судей самым необходимым - текстами решений). 

Это влечет за собой еще одну проблему - "официальность" перевода.  На данный момент выход из сложившейся ситуации один: если решение не переведено или суд не признает перевод официальным, то, - заверять распечатки решения с официального сайта Европейского Суда в Интернете нотариально и пользоваться услугами переводчиков нотариальных контор для перевода на русский язык, который заверять затем у нотариуса.

Московским клубом юристов начинает издаваться "Бюллетень Европейского Суда по правам человека. Российская Федерация", который позволит активизировать процесс распространения информации  о решениях ЕСПЧ.  Это будет русскоязычная версия  ежемесячных аналитических обзоров “Information note”, подготавливаемых  Секретариатом ЕСПЧ.  Обзоры содержат хотя и  краткую, но достаточно емкую информацию ( в том числе и статистическую) о ходе рассмотрения в Европейском Суде наиболее интересных с правовой точки зрения жалоб.  Издание будет распространяться (вначале бесплатно путем адресной рассылки, затем – по подписке) в первую очередь среди представителей органов власти и государственных структур федерального и регионального уровня – судей, депутатов, следователей, прокуроров,  а также адвокатов, правозащитников, преподавателей и студентов юридических вузов и факультетов.

3)                 Следующая проблема - превалирующее стереотипное отношение к существующей в России системе права.  До сих пор среди юристов и в частности судей бытует мнение, что в России писаная (континентальная) система права.  Прецедентная система - это там, у них… Однако мало кто задумывается, что с ратификацией Европейской Конвенции и признанием юрисдикции Европейского Суда и его исключительной компетенции в отношении официального толкования текста Конвенции система права в России изменилась и стала по сути смешанной.  В силу этого назрела острая необходимость учиться работать в новой системе права и учитывать в своей практике не только саму статью Конвенции, но и собственно прецеденты.

4)                 Определенной проблемой является позиция Верховного Суда по вопросу применения Европейской Конвенции.  Анализируя деятельность Верховного Суда в данном направлении c момента ратификации Конвенции, можно утверждать об отсутствии по сути четкой программы имплементации Европейской Конвенции в российскую правоприменительную и судебную практику, фактическом бездействии Верховного Суда по изменению существующего положения вещей.

5)                 Казалось бы, положения ст.10 Европейской Конвенции в том или ином виде (разбросанные в различных нормативных актах) фактически присутствуют в российском законодательстве и не должно было бы быть проблем в ее применении.  Если бы не было прецедентов Европейского Суда, выработанных им принципов, обязательного для стран-участниц Конвенции толкования текста Конвенции и непривычного для судей и юристов государства с писаной системой права процедурой их применения.  Да, нормативные положения аналогичны, а вот толкование Европейского Суда от сложившейся в российском судопроизводстве практики, в частности по ст. 10, существенно отличается.  Это и влечет  за собой  либо неправильное применение Конвенции, либо непринятие толкования Европейского Суда (ведь российские судьи привыкли к толкованию и обобщению судебной практики Верховным Судом, оформленному в виде Постановлений Пленума ВС). 

Верховный Суд по делам, где затрагивается право на свободу слова и свободу выражения мнения (чаще всего это иски о защите чести и достоинства, клевета и оскорбление), судебную практику за последние 10 лет не обобщал.

Принятые на заре формирования практики в начале 90-х гг. Постановление Пленума от 18 августа 1992 года (в редакции Постановления Пленума от 21 декабря 1993 года, с изменения  на 25 апреля 1995 года) № 11 «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц», и Постановление Пленума ВС РФ  №10 от 20 декабря 1994 г. "Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда" далеки от совершенства и не содержат ответов по принципиально значимым вопросам, например, о необходимости разграничения факта и мнения, невозможности взыскания морального вреда в отношении юридических лиц и др.  Давно назрела необходимость вновь обобщить практику по делам данной категории и дать рекомендации судам общей юрисдикции по адекватному применению норм права в этой сфере, и это даже планировалось, но ВС до сих пор откладывает это.

6)                 И еще одна проблема, наверняка не последняя, но весьма глобальная. К сожалению, права человека в нашей стране не на первом плане (несмотря на то, что это декларируется во всех официальных речах и документах).  И это предопределяет все остальные, обусловливающие буксование процесса имплементации Европейской Конвенции в российскую правоприменительную практику.

 

 

Проблемы защиты свободы выражения мнения в российской судебной практике

 

Наиболее характерными делами, в которых затрагивается право на свободу слова и свободу выражения мнения, являются иски о защите чести, достоинства и деловой репутации против прессы. Их количество год от года растет, и формирующаяся практика далеко не всегда соответствует положениям ст. 10 Европейской Конвенции и практике Европейского Суда. Правоприменительная практика по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации показывает, что они зачастую выступают инструментом для ограничения свободы выражения мнения, особенно критического.  Достаточно часто эти иски, сопровождаемые требованиями о компенсации морального вреда в весьма немалых размерах, используются и в качестве инструмента финансового давления на редакции СМИ и журналистов.

 

В российском законодательстве иски этой категории основываются на ст. 150-152 ГК РФ.  Именно на этих статьях и фокусируются, как правило, истцы и судьи.  Ссылки на нормы Конституции РФ и международных договоров в таких исках крайне редки.  Юристы, работающие в области информационного законодательства, совместными усилиями пытаются формировать практику, которая соответствовала бы общепризнанным международным стандартам и толкованию Европейского Суда, данного в решениях по ст. 10 ЕКПЧ.  Очевидно, что для истцов (подавляющее число которых Европейским Судом были бы отнесены к категории общественных деятелей -public figures) ссылки на практику Европейского Суда, как правило, невыгодны, а для суда  - слишком сложны и непонятны.  Поэтому мы оказываемся зачастую одиноки в нашем апеллировании к тексту Конвенции и решениям Суда по конкретным делам.  Ответчикам же (в нашем случае журналистам и редакциям СМИ), напротив, международное право способно порой предоставить возможность подняться над ситуацией и перевести спор из плоскости обсуждения «порочат - не порочат», «соответствуют действительности - не соответствуют действительности» (что очевидно вытекает из ст. 152 ГК РФ) в плоскость разрешения более общего вопроса о соотношении права на свободу выражения  мнения, например права на репутацию, либо права на частную жизнь.

 

В последние несколько лет отмечается устойчивая тенденция использования властью исков о защите чести и достоинства для борьбы с независимой прессой и неугодными журналистами.  Зачастую данные иски представляют собой реакцию на критические выступления и разоблачительные материалы, предающие огласке злоупотребления чиновников и неудовлетворительную деятельность власть предержащих.

Содержательный анализ претензий такого рода свидетельствует, что значительная часть исков, предъявляемых к журналистам и редакциям СМИ, связана со стремлением героев критических публикаций добиться опровержения не фактов, а мнений, высказанных журналистами.  Учитывая относительную новизну дел данной категории, отсутствие единообразной судебной практики и достаточно ясных руководящих разъяснений Верховного Суда РФ, на практике возникает масса судебных ошибок при разрешении данных исков. Закон прямо предусматривает право журналиста “излагать свои личные суждения и оценки в сообщениях и материалах, предназначенных для распространения за его подписью” (п. 9, ст.47 Закона о СМИ). Свобода мнений закреплена и  Конституцией РФ (ст. 29).  К сожалению, не только истцы, но и судьи зачастую не могут (или не хотят) определить, в каких случаях журналист сообщает недостоверные факты и должен, безусловно, за это отвечать, а в каких он высказывает свою личную оценку, на что имеет право и за что не должен привлекаться к ответственности.

 

Наблюдается существенная разница в подходах Европейского Суда и российских судов к вопросу пределов свободы слова и свободы выражения мнения, если они затрагивают иные охраняемые законом права, в частности право на репутацию.

 

Так, по делам о защите чести и достоинства, когда в прессе, скажем, распространена компрометирующая информация в отношении гражданина, российский суд требует от ответчика доказывания, что все распространенные и оспариваемые истцом сведения соответствуют действительности.  Процесс доказывания происходит классическим для гражданского процесса способом - представлением доказательств, которые признаются ГПК таковыми, а к ним относят любые фактические данные, на основе которых суд устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, обосновывающих требования и возражения сторон, и иные обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения дела (объяснения сторон, свидетельские показания и письменные доказательства). Суд зачастую настолько "зацикливается" на необходимости доказывания соответствия действительности сведений, что принимает решения, основываясь лишь на оценке представленных доказательств и факте "доказано - не доказано", не уделяя должного внимания таким принципиально важным обстоятельствам, как форма выражения данных сведений - фактологическая или оценочная; кто является истцом (обыватель или общественный деятель); освещению какого вопроса посвящена публикация (частному или общественно значимому) и т.д.

 

Определенную сложность в адекватном совместном применении положений ст. 10 Конвенции и ст. 152 ГК РФ российскими судами вызывает разница в терминологии.  Гражданский Кодекс РФ в ст. 152 говорит о "сведениях".  Понятия "сведений" законодатель не дает.  Нет и разъяснения этого термина в Постановлении Пленума Верховного Суда. В ГК говорится:  "Гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности". В этой же статье не один раз говорится: «Гражданин, в отношении которого распространены сведения…».  Анализ действующего законодательства позволяет утверждать, что сведениями, в смысле ст. 152 ГК РФ, признается лишь та информация, которая носит фактологический характер, т.е. сообщение о факте, событии, уже произошедшем в реальной действительности.  Это очевидно, так как только сообщение о факте может быть проверено на соответствие действительности (могут быть добыты и представлены доказательства правдивости данной информации, она может быть сравнена с реальностью), в то время как оценочные сведения (мнения) всегда субъективны и не поддаются доказыванию в суде в силу своей природы.

 

Европейская Конвенция в ч. 1 ст. 10 говорит о "свободе придерживаться своего мнения, получать и распространять информацию и идеи без вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ".  Как видно, Европейская Конвенция использует иную терминологию "мнение", "информация", "идеи". 

 

 

Факт-мнение

 

Казалось бы, очевидно, что распространенные сведения, опровержения которых требуют истцы в рамках ст. 152 ГК РФ, должны носить фактологический характер (т.е. быть сообщением о факте) и четко отграничиваться от суждений, мнений, оценок. И если это прямо не говорится в ГК РФ, то вытекает из ст. 29 Конституции РФ, которая имеет прямое действие, является высшим законодательным актом нашего государства и закрепляет право гражданина на выражение своего мнения: «1. Каждому гарантируется свобода мысли и слова. <...> 3. Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и  убеждений или отказу от них. <...>» Особо оговаривается право журналиста на выказывание своего мнения, суждения, оценки (п.9 ст. 47 Закона РФ "О СМИ").

 

Высказывания, носящие оценочный характер (критическое мнение, отрицательная оценка, если они не носят оскорбительного характера в уголовно-правовом смысле), не являются наказуемыми, т.к. не образуют состава ни уголовного, ни гражданско-правового правонарушения по российскому законодательству.  Именно поэтому мнение, оценка, суждение не могут опровергаться в суде, в том числе по искам о защите чести и достоинства, а только в порядке дискуссии.  Судебным решением нельзя опровергнуть мнение и принудить опубликовать опровержение на высказанное мнение (а равно принести извинения) на фразу, содержащую мнение, ибо это означает не что иное, как принуждение к отказу от своих мнений и убеждений, что прямо противоречит Конституции РФ.

 

Оценочное суждение невозможно проверить на соответствие или несоответствие действительности, а поэтому даже когда оценка (мнение, комментарий) порочит, по мнению истца, его честь и достоинство, иными словами является обидным, - это еще не основание для оспаривания данной по сути обидной оценки в суде.  На соответствие действительности может быть проверен только факт, который можно сравнить с объективно существующей в реальности истиной.  Общеизвестно, что по поводу одного и того же факта может существовать целый спектр мнений - от позитивных до крайне критических.

 

Очевидно, что ни мнение, комментарий, ни гипотеза, предположение, прогнозы, планы, (поскольку это еще не произошло и сравнивать просто не с чем) не могут быть признаны не соответствующими действительности, т.к. не существует в реальной действительности того, с чем необходимо данные суждения сравнивать для их проверки на соответствие действительности.  Именно поэтому мнение охраняется Конституцией как неотъемлемое и незыблемое право каждого. Но, как видно, эта позиция строится лишь на логике, прямо же российским Законом это не оговаривается.

 

Европейским Судом было дано однозначное толкование ст. 10 ЕКПЧ по данному аспекту. В решении Европейского суда по делу Лингенс против Австрии, говорится: "… Свобода слова охватывает не только "информацию" или "идеи", которые встречаются благоприятно или рассматриваются как безобидные либо нейтральные, но также и такие, которые оскорбляют, шокируют или внушают беспокойство. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет "демократического общества". Эти принципы приобретают особое значение в том, что касается прессы."   <…> "Необходимо проводить тщательное  различие между фактами и оценочными суждениями.  Существование фактов может быть доказано, тогда как истинность оценочных суждений не поддается доказыванию." Суд далее указал на то, что журналисты могут быть привлечены к ответственности за распространение недостоверных сведений, "если только не сумеют доказать истинность своих утверждений. В отношении оценочных суждений выполнить это требование невозможно, и оно нарушает саму свободу выражения мнений, которая является основополагающей частью права, гарантированного статьей 10 Конвенции".

Несмотря на это, российские суды на практике "со скрипом" различают факт и мнение, что приводит к вынесению решений о признании несоответствующими действительности и  об опровержении личных оценок авторов оспариваемых публикаций и репортажей.  Это является прямым нарушением п. 3 ст. 29 Конституции РФ, где говорится: “Никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них”, не говоря уже о ст. 10 Европейской Конвенции.  Решение суда об опровержении мнения является не чем иным, как "принуждением к отказу" от своих убеждений и мнений. Перспектива отменить такое решение в вышестоящей инстанции не всегда однозначна.  Есть примеры, когда областные суды оставляли в силе подобные решения судов первой инстанции.  Примеры же решений российских судов со ссылками на Европейскую Конвенцию и релевантные решения Европейского Суда единичны.[3]   В такой ситуации для защиты свободы выражения мнения у журналистов остается в качестве последней инстанции Европейский Суд по правам человека, который уже давно определился с общепризнанными международными стандартами в области свободы выражения мнения и, в частности, в делах о диффамации. Отсутствие у российских судов однозначного понимания важности данной проблемы и как следствие нарушение свободы мнения станет причиной для многочисленных обращений в будущем в Европейский Суд в связи с нарушением ст. 10 Европейской Конвенции о правах человека.

 

 

 

Публичные фигуры

Аналогичное расхождение в практике наблюдается и в отношении выработанного Европейским Судом принципа "публичных фигур". Принцип повышенной терпимости публичных фигур к критике в свой адрес был впервые очерчен в решениях Европейского суда по делу Лингенс против Австрии (1986г)[4], Обершлик от  (1991 г.)[5] и в дальнейшем развивался и применялся при рассмотрении многих дел.

Любой политический деятель, выйдя на политическую арену, должен быть готов к тому, что к нему будет более пристальное внимание, чем к обывателю. Большинство правовых систем зарубежных стран прямо запрещают политическим, общественным деятелям, депутатам, выборным лицам (public figure – публичным деятелям) подавать иски против прессы о защите чести и достоинства. Предполагается, что общественность имеет право и должна знать все о человеке, который влияет на положение дел в городе, области, стране.

Так, в решении по делу Лингенс говорится: "Свобода печати обеспечивает для общественности одно из наилучших средств, позволяющих определять и формировать представление об идеях, подходах политических деятелей.  В более общем плане свобода политических дискуссий является сердцевиной концепции демократического общества, которое превалирует во всем тексте Конвенции. Соответственно границы приемлемой критики, направленной против политического деятеля как такового, шире, чем для критики в адрес частного лица. В отличие от последнего первый неизбежно и сознательно ставит себя в такое положение, при котором каждое сказанное им слово и каждое его действие становятся предметом самого тщательного изучения как журналистом, так и широкой общественностью… Положения пункта 2 ст. 10  обеспечивают возможность защиты репутации других лиц… и эта защита распространяется и на политических деятелей… однако в таких случаях требования такой защиты должны взвешиваться по отношению к интересам открытой политической дискуссии."[6]

 

В Российском законодательстве принцип прозрачности деятельности государственных служащих закреплен в Указе Президента РФ 1995 года «О дополнительных гарантиях прав граждан на информацию». В соответствии со ст. 3 «Деятельность государственных органов, организаций и предприятий, общественных объединений, должностных лиц осуществляется на принципах информационной открытости… »  Однако, несмотря на это, судебная практика идет по противоположному пути, предоставляя большую степень защиты власть предержащим, что проявляется в присуждении им более высоких сумм возмещения морального вреда, чем обычным гражданам, проявлении большей лояльности к представляемым ими доказательствам, допущении в качестве их представителей (по сути по частному иску о защите чести и достоинства) юристов организаций, возглавляемых истцами, т. е. их подчиненных, в их рабочее время (что можно квалифицировать как использование административного ресурса в личных целях). 

 

Также не секрет, что до сих пор существенную роль играет так называемое "телефонное право", когда судьба решения зависит от звонка высокопоставленного чиновника.  А что говорить, если истцом является он сам - губернатор, мэр, депутат Государственной Думы, Прокурор области и т.д.  В такой ситуации положение истца и ответчика оказывается заведомо неравноправным, особенно если учитывать, что журналисты часто представляют свои интересы сами, не имея возможности нанять адвоката и не имея достаточных правовых знаний для грамотного ведения процесса и адекватной защиты права на выражения мнения. В то же время на них ложится наиболее сложная задача, ведь бремя доказывания по делам данной категории распределено несправедливо - истец доказывает лишь факт распространения сведений (что с публикацией в прессе сделать проще простого, предоставив один экземпляр газеты), а на ответчика ложится бремя доказывания соответствия действительности всех распространенных сведений и то, что они не носят порочащий характер.

Безусловно, если бы Европейская Конвенция применялась российскими судьями должным образом, решений, влекущих несоразмерное и не являющееся необходимым (а иногда и предусмотренным законом) ограничение права на свободу выражения мнения, нарушающее ст. 10 ЕКПЧ, не было бы,  или, по крайней мере, не в таком количестве.

 

Иные принципы, вытекающие из ст. 10 ЕКПЧ

 

Европейский Суд по правам человека и Европейская Комиссия в ходе многолетней деятельности по применению положений Конвенции вывели и изложили еще несколько принципиальных позиций, основанных на толковании ст. 10 Конвенции. 

 

Например,   принцип, в соответствии с которым наказание за распространение информации, достоверность которой не была доказана в суде, нарушает ст. 10 Европейской конвенции по правам человека, если:

·        ошибка несущественна в контексте всего распространенного материала;

·        материал касается темы, которая представляет общественный интерес;

·        допустив ошибку, журналист все же готовил материал добросовестно и не нарушил норм профессиональной этики.

 

Практика российского судопроизводства практически не учитывает данные серьезные основания при рассмотрении дел о защите чести и достоинства, при решении вопроса о правомерности распространения информации и высказывания того или иного мнения, тем самым лишая по сути журналиста возможности ссылаться на соответствующую практику Европейского Суда и защитить свое право на свободу слова и свободу выражения мнения.

 

Это наиболее типичная категория дел и вытекающая из нее проблема с применением и толкованием положений ЕКПЧ.  Но есть и другие дела, где затрагивается право на свободу массовой информации, а практика Европейского Суда учитывается еще меньше, если учитывается вообще.

 

Тем не менее юристами СМИ ведется планомерная работа по имплементации норм Конвенции в судебную практику по делам по ст. 10.  В решениях российских судов уже начали появляться ссылки на Европейскую Конвенцию, что дает надежду, что рано или поздно ситуация все же изменится.

ПРиложения:

 

Ходатайство

о применении нормы международного права - ст.10 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод

(образец)

Судье …. (городского, районного, межмуниципального)

федерального суда…….

 

ХОДАТАЙСТВО

 

(в порядке ст.30 ГПК РСФСР)

 

- Учитывая, что с момента принятия Федерального закона РФ от 30.03.98г. №54-ФЗ “О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней” (вступил в действие 5.05.98), в соответствии с ч.4 ст.15 Конституции РФ, Конвенция стала составной частью правовой системы РФ и Российская Федерация признаёт юрисдикцию Европейского суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции (ст.1 ФЗ от 30.03.98г.),

 

- Учитывая, что истцом выступает (губернатор, мэр г. …; депутат представительного органа местного самоуправления, депутат Государственной Думы ФС РФ; министр (член Правительства) …. края, области; кандидат на должность ….), т.е. публичная фигура, (и/или) политический деятель, действия которого оказывают (будут оказывать, если по отношению к кандидату в депутаты любого уровня) значительное влияние на жизнь каждого жителя города (области, края) и служат предметом пристального контроля со стороны общества,

ходатайствуем

 

о применении нормы международного права - ст.10 Конвенции и стандартов, выработанных Европейским Судом по правам человека при толковании ст.10 в отношении публичной фигуры/политика.

Число Подпись

(С сайта Фонда Защиты Гласности www.gdf.ru )

 

 

 

Постановление Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г. N 11-П

"По делу о проверке конституционности положений части первой

статьи 47 и части второй статьи 51 Уголовно-процессуального

кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.И.Маслова"

«…Изложенное понимание конституционных норм о праве каждого при осуществлении в отношении него уголовного преследования на доступ к адвокату согласуется также с нормами международного права, в соответствии с которыми в Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина (статья 15, часть 4; статья 17, часть 1, Конституции Российской Федерации).

Доступ к адвокату как неотъемлемая гарантия права на защиту в случае уголовного обвинения предусмотрен статьей 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, а также статьями 5 и 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, согласно которым каждому арестованному или задержанному сообщаются незамедлительно причины ареста и предъявляемое обвинение и обеспечивается право на безотлагательное решение судом вопроса о законности задержания и справедливое публичное разбирательство дела при предоставлении возможности защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника.

Рассматривая право обвиняемого на получение помощи адвоката как распространяющиеся на досудебные стадии производства (решение от 24 мая 1991 года по делу Quaranta, Series A, no.205, para 27; решение от 24 ноября 1993 года по делу Ymbrioscia, Series А, no.275, para 36), Европейский суд по правам человека сформулировал ряд положений, согласно которым отказ задержанному в доступе к адвокату в течение первых часов допросов полицией в ситуации, когда праву на защиту мог быть нанесен невосполнимый ущерб, является - каким бы ни было основание такого отказа - несовместимым с правами обвиняемого, предусмотренными статьей 6 (пункт 3с) Конвенции о защите прав человека и основных свобод (решение от 8 февраля 1996 года по делу Murray, 1996-I, para 66). При этом под обвинением в смысле статьи 6 Конвенции Европейский суд по правам человека понимает не только официальное уведомление об обвинении, но и иные меры, связанные с подозрением в совершении преступления, которые влекут серьезные последствия или существенным образом сказываются на положении подозреваемого (решение от 27 февраля 1980 года по делу Deweer, Series A, no.35, para 44, 46; решение от 15 июля 1982 года по делу Eckle, Series A, no.51, para 73; решение от 10 декабря 1982 года по делу Foti, Series A, no.56, para 52), т.е. считает необходимым исходить из содержательного, а не формального понимания обвинения.

Таким образом, оспариваемые положения части первой статьи 47 УПК РСФСР, согласно которым лицо, подозреваемое в совершении преступления, получает право пользоваться помощью защитника с момента объявления ему либо протокола задержания, либо постановления о применении до предъявления обвинения меры пресечения в виде заключения под стражу, исходя из их буквального смысла, ограничивают право каждого на досудебных стадиях уголовного судопроизводства пользоваться помощью адвоката (защитника) во всех случаях, когда его права и свободы могут быть существенно затронуты действиями и мерами, связанными с уголовным преследованием, и, следовательно, не соответствуют статьям 17 (часть 1), 21 (часть 1), 22 (часть 1), 48 и 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации…».

 

Постановление Конституционного Суда РФ от 16 мая 2000 г. N 8-П

"По делу о проверке конституционности отдельных положений

пункта 4 статьи 104 Федерального закона "О несостоятельности

(банкротстве)" в связи с жалобой компании "Timber Holdings

International Limited"

«…Данные требования распространяются и на предоставление компенсации должнику-собственнику имущества в процедуре конкурсного производства. Такая компенсация должна быть соразмерной с точки зрения обеспечения справедливого баланса между публичными и частными интересами. Аналогичную правовую позицию сформулировал Европейский Суд по правам человека, который исходит из того, что компенсация за вмешательство в осуществление права собственности вытекает из статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, предусматривающей, в частности, что "никто не может быть лишен своего имущества кроме как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права".

Согласно этой правовой позиции Европейского Суда по правам человека лишение собственности без предоставления разумной компенсации с учетом ее стоимости, как правило, представляет собой несоразмерное вмешательство, которое не может считаться оправданным. Вместе с тем статья 1 Протокола N 1 не рассматривается им как предоставляющая право на получение полной компенсации, поскольку при определенных фактических обстоятельствах учет публичных интересов, связанных с необходимостью обеспечения большей социальной справедливости, может обусловливать выплату возмещения ниже рыночной стоимости (решение от 23 сентября 1982 года по деку Sporrong and Lonnroth, Series A. no.52, para.69; решение от 21 февраля 1986 года по делу James and Others, Series A. no.98, paras.50, 54; решение от 8 июля 1986 года по делу Lithgow and Others, Series A. no.102, paras.109, 122)…».

 

 

Постановление Конституционного Суда РФ от 30 июля 2001 г. N 13-П

"По делу о проверке конституционности положений подпункта 7 пункта 1 статьи 7, пункта 1 статьи 77 и пункта 1 статьи 81 Федерального закона "Об исполнительном производстве" в связи с запросами Арбитражного суда Воронежской области, Арбитражного суда Саратовской области и жалобой открытого акционерного общества "Разрез "Изыхский"

«…Этому корреспондирует и пункт 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также практика его применения Европейским Судом по правам человека, который в решении от 19 марта 1997 года указал, что право на судебную защиту стало бы иллюзорным, если бы правовая система государства позволяла, чтобы окончательное, обязательное судебное решение оставалось недействующим к ущербу одной из сторон; исполнение решения, вынесенного любым судом, должно рассматриваться как неотъемлемая часть "суда" (дело Homsby с. Grece - Rec. 1997-II, fasc. 33)…».

 

 

Постановление Конституционного Суда РФ от 23 ноября 1999 г. N 16-П

"По делу о проверке конституционности абзацев третьего и четвертого

пункта 3 статьи 27 Федерального закона от 26 сентября 1997 года

"О свободе совести и о религиозных объединениях" в связи с жалобами

Религиозного общества Свидетелей Иеговы в городе Ярославле

и религиозного объединения "Христианская церковь Прославления"

«…В демократическом обществе с присущим ему религиозным плюрализмом, как следует из статей 17 (часть 3) и 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации и корреспондирующих им положений статьи 18 (пункты 2 и 3) Международного пакта о гражданских и политических правах, а также статьи 9 (пункт 2) Конвенции о защите прав человека и основных свобод, подобного рода ограничения могут быть предусмотрены законом, если это необходимо в интересах общественного спокойствия, охраны общественного порядка, здоровья и нравственности или для защиты прав и свобод других лиц. Государство вправе предусмотреть определенные преграды, с тем чтобы не предоставлять статус религиозной организации автоматически, не допускать легализации сект, нарушающих права человека и совершающих незаконные и преступные деяния, а также воспрепятствовать миссионерской деятельности (в том числе в связи с проблемой прозелитизма), если она несовместима с уважением к свободе мысли, совести и религии других и к иным конституционным правам и свободам, а именно сопровождается предложением материальных или социальных выгод с целью вербовки новых членов в церковь, неправомерным воздействием на людей, находящихся в нужде или в бедственном положении, психологическим давлением или угрозой применения насилия и т.п. На это, в частности, обращается внимание в постановлении Европейского парламента от 12 февраля 1996 года "О сектах в Европе" и в рекомендации Совета Европы N 1178 (1992) "О сектах и новых религиозных движениях", а также в постановлениях Европейского суда по правам человека от 25 мая 1993 года (Series А nо.260-А) и от 26 сентября 1996 года (Reports of Judgments and Decisions, 1996-IV), разъяснивших характер и масштаб обязательств государства, вытекающих из статьи 9 названной Конвенции…».

 

 

Постановление Конституционного Суда РФ от 25 января 2001 г. N 1-П

"По делу о проверке конституционности положения пункта 2 статьи 1070 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан И.В.Богданова, А.Б.Зернова, С.И.Кальянова и Н.В.Труханова"

«…В соответствии с предписаниями части второй статьи 74 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" Конституционный Суд Российской Федерации оценивает смысл рассматриваемого акта, исходя из его места в системе правовых актов, в том числе международных договоров Российской Федерации, которые согласно статье 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации являются составной частью правовой системы Российской Федерации.

Вопросы компенсации ущерба, причиненного в результате нарушения права каждого на справедливое судебное разбирательство, урегулированы Конвенцией о защите прав человека и основных свобод. Согласно Конвенции каждый человек имеет право при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявляемого ему, на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона (статья 6); если Европейский Суд по правам человека объявляет, что имело место нарушение положений Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право государства-участника допускает возможность лишь частичного возмещения, потерпевшей стороне в случае необходимости присуждается выплата справедливой компенсации (статья 41); если какое-либо лицо на основании окончательного решения было осуждено за совершение уголовного преступления и если впоследствии вынесенный приговор был пересмотрен или это лицо было помиловано на том основании, что какое-либо новое или вновь открывшееся обстоятельство убедительно доказывает, что имела место судебная ошибка, то оно получает компенсацию согласно закону или практике соответствующего государства, если только не будет доказано, что ранее неизвестное обстоятельство не было своевременно обнаружено полностью или частично по его вине (статья 3 Протокола N 7).

Из этих положений следует, что за ошибку суда, повлекшую вынесение приговора, государство несет ответственность и обеспечивает компенсацию незаконно осужденному независимо от вины судьи. Вместе с тем Конвенция не обязывает государства-участников возмещать на таких же условиях (т.е. за любую судебную ошибку, независимо от вины судьи) ущерб, причиненный при осуществлении правосудия посредством гражданского судопроизводства.

Конвенция о защите прав человека и основных свобод ратифицирована Российской Федерацией, вступила в силу на ее территории и, следовательно, является составной частью ее правовой системы. При этом Российская Федерация признала юрисдикцию Европейского Суда по правам человека и обязалась привести правоприменительную, в том числе судебную, практику в полное соответствие с обязательствами Российской Федерации, вытекающими из участия в Конвенции и Протоколах к ней. В этой связи следует учесть, что при решении вопроса о том, были ли нарушены разумные сроки судебного разбирательства, Европейский Суд по правам человека исходит из того, что в каждом конкретном случае должны учитываться особенности дела, его сложность, поведение заявителя и соответствующих органов власти, а также важность затрагиваемых судебным разбирательством интересов заявителя.

Следовательно, оспариваемое положение пункта 2 статьи 1070 ГК Российской Федерации должно рассматриваться и применяться в непротиворечивом нормативном единстве с требованиями Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Иное расходилось бы с его действительным конституционно-правовым смыслом, выявленным в настоящем Постановлении, и привело бы вопреки требованиям статьи 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации и воле федерального законодателя, ратифицировавшего Конвенцию, к блокированию ее действия на территории Российской Федерации…».

 

Постановление Конституционного Суда РФ от 12 марта 2001 г. N 4-П

"По делу о проверке конституционности ряда положений

Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)",

касающихся возможности обжалования определений,

выносимых арбитражным судом по делам о банкротстве, иных его положений,

статьи 49 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)

кредитных организаций", а также статей 106, 160, 179 и 191

Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации в связи

с запросом Арбитражного суда Челябинской области, жалобами граждан

и юридических лиц"

«…В соответствии с Конституцией Российской Федерации, а также признанными Российской Федерацией нормами международного права и исходя из задачи обеспечения прав и свобод граждан, основные принципы справедливого правосудия должны соблюдаться и при производстве в арбитражных судах по делам о несостоятельности (банкротстве).

При этом, поскольку целью закона о банкротстве является не урегулирование споров о праве, а обеспечение защиты реальных или потенциальных кредиторов, требование о "справедливом разбирательстве дела" в смысле пункта 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод применяется лишь в той мере, в какой гражданские права заявителей затрагиваются предварительным решением суда, которое может быть оспорено и законность которого проверяется судом с соблюдением всех гарантий, установленных в статье 6 данной Конвенции (решение Европейской Комиссии по правам человека от 10 марта 1981 года о допустимости жалобы N 8988\80 "X. против Бельгии")…».

 

 

 

Галина Арапова

 

Директор, юрист

Центрально-Черноземного

Центра Защиты Прав СМИ,

 

Член Международного Правления

международной правозащитной организации

"АРТИКЛЬ 19"

 

gala@media.vrn.ru

 (0732) 550-600, 522-942

 

Назад